Профессор А. Е. Вославский уже
несколько часов подряд принимал экзамен по
теоретической астрономии.
В просторные окна аудитории вливались яркие лучи
весеннего солнца. Было душновато, ж тому же все
сильнее давала себя знать усталость. В какой-то
момент Аркадий Евгеньевич почувствовал, что его
неудержимо клонит ко сну. Усилием воли он сбросил
охватившее его было дремотное оцепенение и
огляделся.
К ответу готовился последний студент.
Он сидел за дальним столиком и, как показалось
Вославскому, без особенного интереса смотрел на
лежащий перед ним билет. Пряди курчавых черных
волос опускались до плеч, густая смоляная борода
закрывала почти все лицо, видны были только нос и
глаза за зеленоватыми стеклами очков.
«Ну и лохмач! — подумал Вославский. —
Что-то я его раньше не замечал. Впрочем, если он
недавно отрастил эту роскошную шевелюру, его и
мать родная не узнает».
Студент, почувствовав взгляд
профессора, заерзал, искоса глянул, потом опять
уткнулся куда-то вниз.
«Шпаргалит, что ли?» — подумал Аркадий
Евгеньевич и сказал:
— Ну, что, молодой человек, вы готовы?
— Да я, собственно, давно готов, —
ответил лохматый.
— В таком случае, прошу... — пригласил
Вославский.
Студент сел поближе, как-то не очень
почтительно повертел в руках билет и, не глядя на
него, коротко, но в самую суть ответил на два
первых вопроса.
— Так, — одобрил Вославский, потянул к
себе зачетку, — и что там еще?
— Эволюция Вселенной, — как-то странно
посмотрев на профессора, ответил студент.
— Слушаю вас — сказал Вославский, беря
авторучку.
Студент, словно бы в нерешительности,
немного помедлил, потом начал говорить.
Несколько первых фраз профессор еще разобрал, а
потом началось что-то непонятное.
Студент говорил о волновых сдвигах
мирового пространства, об энергетических
суперпотенциалах, о довещественной фазе
генезиса материи, о массовом квантовании, об
излучениях, связанных с первичными флюктуациями,
о звездах-воронках, поглощающих вакуум, о
концентрации сверхвещества и о многом другом.
При этом упоминал неизвестных авторов, частенько
ввертывал совершенно незнакомые слова и
выражения.
Как ни силился профессор вникнуть в
смысл его рассказа, но так ничего и не понял.
— Постойте, постойте, — наконец
прервал он студента, — что-то я вас не разумею. У
вас конкретный вопрос об эволюции Вселенной. Вот
и расскажите, пожалуйста, о современных
космологических взглядах и представлениях!
Студент удивленно посмотрел на него:
— Но, профессор, я именно это и делаю. Я
же вам говорю, что... — И он вновь начал излагать
нечто непонятное.
— Ну, хорошо, достаточно! — не выдержал
Вославский. — Ставлю вам тройку и... с богом! — И
он отодвинул от себя зачетку.
— За что же тройку? — обиженно
протянул студент.
— Еще спасибо скажите! Наговорили тут
такое... Вы что, не готовились к экзамену?
— Почему не готовился? Я же рассказал о
самых новейших представлениях, касающихся
эволюции Вселенной. Простите, но, возможно, вы не
поняли их?
— Что?! — изумился Вославский и
подумал: «Вот наглец!»
— Представьте себе, — продолжал
студент, — что вы вдруг оказались в одной из школ
раннего средневековья или античности и стали бы
там говорить о тех взглядах на устройство и
эволюцию Вселенной, которыми вы в настоящее
время располагаете. Вы думаете, вас поняли бы? Да
ни за что! Вас бы попросту приняли за
сумасшедшего. Нечто подобное произошло сейчас и
с нами.
— Да что вы говорите! — воскликнул
Воставский. — Значит, и вы сейчас излагали такие
сверхсовременные представления на этот счет, что
они оказались выше моего понимания? Но, простите,
откуда они у вас? Может быть, вы прилетели из
будущего? Не поделитесь ли секретом или
прикажете тоже считать вас за сумасшедшего?
— Я раскрою вам этот секрет, профессор,
— слегка улыбнулся лохматый. — Я действительно
из будущего для вас времени, я из двадцать
третьего века. Заканчиваю аспирантуру. Моя тема
— историческое развитие космогонических идей.
На короткий срок мне выделили нашу
университетскую машину времени, и вот я веду сбор
материалов по различным историческим эпохам.
Простите, профессор, что отнял у вас время, но мне
очень хотелось пообщаться с вами. Тем более что в
своей работе я уделяю вашим трудам целую
страницу.
— Спасибо! — ответил Вославский. —
Целую страницу, говорите? Ну, спасибо! А, скажите,
вы не участвуете в нашем институтском КВНе? Уж
очень оригинально вы пытаетесь выкрутиться. Там
вам, пожалуй, дали бы пять баллов за находчивость.
— Вы мне не верите? — удивился
лохматый. — Но я же говорю вам истинную правду!
— Идите! — уже с некоторым
раздражением сказал Вославский.
— Хорошо! — запальчиво заговорил
лохматый. — Я вам докажу! Сейчас мы с вами... — он
достал из кармана черный ящичек и начал нажимать
кнопки, — отправимся куда-нибудь... Ну вот,
например, в шестой век до нашей эры! Простите,
профессор, в этом случае я не отниму у вас много
времени, это произойдет в нулевой отрезок вашей
эпохи.
Аудитория мягко качнулась, и все
вокруг стало терять очертания, расплываться,
превращаясь в белесый туман, заструившийся с
огромной скоростью. У Вославского зарябило в
глазах, ему показалось, что и сам он летит,
кружась, в беспредельную бездну.
Однако вскоре падение прекратилось.
Вославский почувствовал себя стоящим на твердой
земле и открыл глаза. Они очутились в
прямоугольном дворике, обнесенном высокой
стеной из крупных глыб тесаного камня. Под
легкими портиками, украшенными колоннами и
резным алебастровым орнаментом, располагались
мраморные скульптуры, изображавшие серьезных
пожилых мужчин.
По двору вокруг небольшого бассейна
задумчиво прохаживались люди в просторных
светлых накидках и сандалиях на босу ногу.
— Где это мы? — недоуменно спросил
Вославский у лохматого.
— Тише! — проговорил тот. — Мы в школе
хирозейцев. Сейчас здесь как раз идут экзамены.
В это время из бокового прохода вышел
кряжистый мужчина с довольно суровой
физиономией. Хмуро оглядев собравшихся, он
остановил свой взор на Вославском и его спутнике:
— Ну-ка, вы, заходите!
Полутемный коридорчик привел их в зал
с узкими решетчатыми окнами. По стенам его
красовались рельефные изображения
фантастических чудовищ, парящих по звездному
небу, и замысловатых таинственных знаков.
Напротив входа на возвышении сидели
важные белобородые старцы. Они лениво потягивали
из голубых расписных чаш желтоватый напиток. В
зале было несколько учеников, готовящихся к
ответу. Углубившись в себя, они сосредоточенно
нашептывали что-то, делали плавные движения
руками.
— Так, — произнес один из старцев,
отставив чашу. — Ну-ка, молодой человек, —
посмотрел он на Вославского, — скажите-ка нам...
э... да, вот: что делает Бандрюка, когда младшая
Фека поднимаег левую ногу?
Вославский не верил своим ушам.
— Что вы сказали? — переспросил он.
Старец, в свою очередь, удивленно
посмотрел на него:
— Ты что, брат, глухой? Я тебя
спрашиваю: что делает Бандрюка в то время, когда
младшая Фека поднимает свою левую ногу? Ну,
подумай, дорогой, подумай.
Остальные старцы без интереса
взглянули на Вославского, продолжая потягивать
напиток.
Аркадий Евгеньевич незаметно
переступил ногами, подвинувшись поближе к
лохматому.
— Что за чушь? — негромко зашипел он. —
Какая Бандрюка? Какая Фека? Что все это значит?
Лохматый опустил голову и, не глядя на
Вославского, тихо произнес:
— Подсказки просите, профессор? Так
вот, это не чушь. Это персонажи мифологического
сюжета, своеобразного выражения космогонических
идей этого времени. Между прочим, у них есть
весьма интересные догадки относительно
Солнечной системы и вообще...
— Господи! — простонал Вославский. —
Ну и что же делает эта самая Бандрюка?
Лохматый уклончиво пожал плечами. В
этот момент вновь заговорил белобородый старец:
— Ну, так что же?
— Видите ли, — неуверенно произнес
Вославский, — я... так сказать, могу в общих чертах
рассказать вам о строении Солнечной системы,
Галактики, о их эволюции... Вам, наверное, будет
интересно узнать, что все планеты нашей системы
вращаются вокруг Солнца. Это наука теперь уж
точно установила. А Земля представляет собой шар
и...
— Что он там бормочет? — сердито
спросил один из старцев.
— Тебя же конкретно спрашивают — про
Бандрюку! — сказал другой белобородый. — Не
знаешь, так и скажи! — И он хлопнул в ладоши.
Подошел угрюмый служитель.
— Ну-ка, своди его к бассейну да задай
как следует, пусть в другой раз повнимательнее
слушает мудрых. А ты, — обратился он к юнцу в
розовом хитоне, — скажи этому неучу, что делает
Бандрюка?
Тот живо выскочил на середину зала и
затараторил:
— Когда младшая Фека поднимает левую
ногу, Бандрюка выходит вперед и, нагнувшись,
достает...
Старцы удовлетворенно кивали
головами. Вославский не слышал, что дальше
говорил бойкий юнец; служитель грубо поволок его
во двор, подтащил к бассейну, положил на
мраморную ограду, ловким движением сдернул
одежду и взял прислоненный к стене бассейна
пучок розог. Обмакнув их в воду, он резко
замахнулся.
Аркадий Евгеньевич зажмурил глаза, но
в последнее мгновение заметил, как лохматый
лихорадочно нажимал кнопки на своем черном
ящичке.
Сильный и жгучий удар обрушился на
мягкие ткани профессора, он судорожно дернулся
всем телом и... очнулся!
Он сидел за своим столом в знакомой
аудитории. По спине прополз холодок от испуга.
«Это ж надо, — подумал Аркадий
Евгеньевич, — первый раз в жизни заснул на
экзамене. Не заметил ли кто?» И он опасливо
посмотрел в аудиторию. Последний оставшийся
студент сосредоточенно думал над своим билетом.
«Фу, дьявол, жара проклятая! —
продолжал думать Вославский. — И задремал-то,
наверное, на несколько секунд, а приснилось черт
тe что. Бандрюка, Фека! Чушь собачья!» — И он
поерзал на стуле.
Затем сказал:
— Ну, что, молодой человек, вы готовы?
— Да, да, — поспешно произнес студент и
подсел поближе. Отвечал он быстро, правильно, но
бездумно, пользуясь какими-то уж очень знакомыми,
давно избитыми словами и выражениями.
Вославский почувствовал, как растет в
нем глухое раздражение.
«Тупица, — подумал он, — зазубрил
все из учебника и выкладывает, не соображая. Этот
уж верно не станет фантазировать насчет двадцать
третьего века!»
Аркадий Евгеньевич, устало махнув
рукой, прервал его. С трудом подавив зевоту,
поставил тройку и подал зачетку студенту. Тот
глянул на оценку и обиженно забасил:
— За что же тройку, профессор? Я же все
рассказал...
Но, заметив явно презрительный взгляд
Вославского, молча пошел к выходу. Приоткрыв
дверь аудитории, он обернулся и неожиданно с
улыбкой спросил:
— Скажите, профессор, а что же все-таки
делает Бандрюка? — И быстро вышел.
Вославский секунду сидел ошарашенный,
потом устремился к двери. Длинный, ярко
освещенный весенним солнцем коридор был пуст.
